Ответ
А.Г. Дунаева на рецензию А. Войтенко (не опубликован):
Глубокоуважаемая
редакция НГ Ex libris, позвольте обратиться к Вам с открытым письмом по поводу
рецензии А. Войтенко под названием “Листья кактуса. Знаменитому византийскому
памятнику сильно не повезло”, опубликованной в Вашей газете 17 октября 2002 г.
и параллельно в интернет-версии. Поскольку это первая, насколько мне известно,
рецензия на изданную в феврале сего года мою книгу “Преподобный Макарий
Египетский. Духовные слова и послания. Тип I”, прошу Вас, если возможно, по
общепринятой практике поместить и мой ответ в том же печатном органе.
Не считаю
возможным касаться первых двух и заключительного абзацев рецензии, имеющих мало
отношения к научному анализу непосредственных проблем “Макариевского корпуса” и
написанных в таком же откровенном публицистическом ключе, как и вся другая
рецензия А. Войтенко в том же номере газеты. Зато рассмотрение псевдо-научных
“доказательств”, представленных автором в третьем и четвертом абзацах, считаю
своей прямой обязанностью, дабы читатели газеты не остались в заблуждении
относительно существа дела.
Совершенно
непонятно, почему рецензент при анализе всей книги ничего не говорит о самом
переводе, ибо последний занимает основную ее часть и является ее главной
задачей. Если А. Войтенко давно ожидал появления русского перевода, то что же
его не радует в нем? Или автор заинтересован гораздо более, чтобы “Корпус” был
произведением св. Макария Египетского и был создан в коптской среде, чем
интересуется самим текстом памятника? Помимо специфически понимаемой
рецензентом “православности”, разгадка заключается еще и в том, что А.
Войтенко, специализирующийся в истории египетского монашества и только что
защитивший кандидатскую диссертацию на эту тему, в вопросе об атрибуции
памятника ранее открыто и недвусмысленно присоединился в печати к
противоположному мнению своего учителя А. Сидорова, как указано в моем
Предисловии на с. 31. Поэтому предложенная в Предисловии к “Корпусу”
аргументация и выводы косвенно подрывают авторитет А. Войтенко как специалиста
в данной области. Не этими ли двумя причинами — чувством уязвленности как
религиозной, так и научной — объясняется эмоциональный пафос рецензии?
Желая
скомпрометировать в глазах широкой публики мою научную добросовестность и
представить проведенный анализ как “секонд-хенд” (по выражению автора), А.
Войтенко пользуется обычными в таких случаях методами передержек и умолчаний.
Говоря о моей статистике употребления слов “диавол” и “сатана”, он пишет:
“...проведя статистический анализ греческого текста "Макариева
корпуса"”. На самом деле, как видно из таблицы на с. 118, я провожу анализ
не менее 9 разных произведений или авторов, включая весь Новый Завет.
Предположение, что семит будет чаще пользоваться семитским словом, чем грек, не
остается после статистического анализа чистой гипотезой, как хочет представить
дело рецензент, ибо в таблице учтены семитские авторы Нового Завета, которые
подтверждают гипотезу. Логику же рецензента я совсем не понимаю: как чтение
сирийских аскетических произведений, даже всех, может помочь мне найти у них
греческое слово “диавол”, и если бы я даже обнаружил там кальку с греческого,
что это дало бы мне? Если же говорить о сирийских аскетических текстах,
написанных сирийцами по-гречески, то я был бы весьма признателен рецензенту,
если бы он огласил этот неведомый мне список. Что касается “мало-мальски
сносной статистики”, то требование полной исчерпываемости (или, mutatis mutandis,
“поголовности”) совсем не является обязательным: в противном случае были бы
невозможны и ненужны, например, так называемые опросы общественного мнения.
Переходя к
египетской тематике, заметим, что принцип анахронизма (постоянно, хотя и не
каждый раз, оговариваемого) аргументов рецензента является основным
“методологическим доказательством”. Поскольку “Корпус” был вовлечен в
мессалианские споры, то датировка его (точнее, прототипа) IV веком (а именно,
до времени первых антимессалианских соборов) не подлежит никакому сомнению. Я
не понимаю, какое отношение к анализу предполагаемой и отстаиваемой рецензентом
связи “Корпуса” с египетским монашеством и преп. Макарием Великим, умершим в
390-м году, имеют любые литературные и археологические сведения, повествующие о
более позднем периоде? Как противоречит нашим словам, что в Нитрии кельи
строились на расстоянии голоса, сообщение в “Лавсаике”, что монахи в Нитрии
“жили по одному, по двое и многие вместе”? Кстати, преп. Палладий Еленопольский
побывал в Скиту уже после смерти преп. Макария Египетского, так что и здесь
рецензент допускает (правда, уже неоговариваемый) анахронизм. О том, что после
смерти преп. Макария в Скиту были монашеские дружины, мне прекрасно известно, и
об этом я прямо пишу на с. 91 в примечании 197 со ссылкой на преп. Кассиана
Римлянина, хотя эти сведения и нельзя прямо экстраполировать на предыдущее
время. Оставив в стороне методы “анахронизма” и “умолчания”, используемые А.
Войтенко за неимением других корректных доказательств, обратим еще раз внимание
читателей на логику рецензента. Если я пишу, что древняя литература не оставила
нам сведений о Ските и говорю далее о географических и исторических реалиях, то
какое отношение имеет это к самим подвижникам, которым и посвящены апофтегмы, постоянно
мной используемые? Если для А. Войтенко сказать “сведения о Ските” означает то
же самое, что “сведения о скитских подвижниках”, то в таком случае Москва ничем
не отличается от москвичей! Какое отношение к проблеме имеет то, что в
позднеантичном Египте жили и сирийцы, и как А. Войтенко, присутствовавший на
защите моей диссертации и знакомый с другими моими книгами, может простирать
степень моего предполагаемого им невежества настолько далеко, чтобы считать,
будто мне неизвестно, например, что Александрия являлась настоящим
конгломератом всевозможных национальностей, а не только коптов и сирийцев? Если
же рецензент неточно выразился и имел в виду исключительно Скит, то я вполне
допускаю, что там могли жить не только копты и сирийцы, но и греки и вообще подвижники
любых других национальностей, которых привлекал Скит. Если это, по мнению А.
Войтенко, снимает все трудности с заимствованиями из сирийского языка, то как
он объяснит, почему автор “Корпуса” охотно заимствует сирийские слова, но ни
одного раза не употребляет если не родных, то уж по крайней мере постоянно
слышимых в обиходе коптских слов? Вот где открывается простор для А. Войтенко
как специалиста, только он почему-то не спешит воспользоваться знанием
коптского языка... Наконец, об издании Е. Амелино. Предположение А. Войтенко
(снова с чересчур часто встречающейся на страницах крошечной рецензии
оговоркой: “похоже”), будто бы “я совершенно не в курсе последних тенденций в
коптологии”, неверно. Во-первых, это вовсе не “последние” (или, иначе говоря,
новейшие) тенденции в коптологии, поскольку критика в адрес изданий Е. Амелино
раздалась уже в начале 1990-х годов при публикации французского перевода
коптской версии “Лавсаика”. Во-вторых, мне прекрасно известно, что в процессе
этой публикации, мной используемой, были предложены отдельные уточнения как
коптского текста, изданного Е. Амелино, так и выполненного им же французского
перевода. Однако вся беда в том, что до сих пор не появилось новейшего издания
коптских текстов, привлекаемых мной для анализа текстологических проблем
“Корпуса”, не говоря уже о том, что тексты эти сохранились в большинстве
случаев в одной рукописи, так что речь могла бы идти лишь об уточнении
палеографических прочтений Е. Амелино и его перевода. Если А. Войтенко знает
такие публикации, не будет ли он так любезен назвать их? Несомненно, обращение
к самому коптскому оригиналу, а не переводу, было бы желательно, но рецензент
не обращает внимания на тот факт, что в основном коптские тексты используются
мной всего лишь как параллели к подлинному греческому тексту “Макариевского
корпуса” и речь идет исключительно о наличии или отсутствии тех или иных слов и
фраз в греческом тексте по сравнению с другими древними переводами. Но если уж
А. Войтенко является до такой степени пуристом, то почему он как специалист,
владеющий коптским языком, не привел в рецензии ни одного примера, как
использование якобы ненадежного перевода Е. Амелино повлияло на обоснованность
наших выводов? Я молчу уже о том, что при такой позиции не только я или защищаемый
рецензентом А. Сидоров, не владеющие коптским языком, но и сам А. Войтенко не
имеет никакого права заниматься проблемами “Макариевского корпуса”, поскольку
не знает сирийского, арабского, грузинского, армянского и эфиопского языков, на
которых также дошел “Корпус” или его фрагменты.
Итак, при анализе
в лучшем случае 2 страниц из 1056 (или, если говорить только о Предисловии, из
370) А. Войтенко не привел, по сути, НИ ОДНОГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНОГО ДОВОДА в
опровержение моих аргументов и поддержку своей позиции. Это ли не “Пиррова
победа” рецензента и лучшее свидетельство научной обоснованности Предисловия,
раз при всем своем желании даже специалист-коптолог не нашел другого аргумента,
кроме как ботанического, который и вынес в заглавие рецензии в рассчете на внешний
эффект? Впрочем, самое главное для меня — поиск истины, а не отстаивание
собственной непогрешимости (каковой я, само собой разумеется, не обладаю), и
если А. Войтенко продолжит дискуссию на серьезном уровне на страницах научных
журналов, а не популярной газеты, и укажет действительный, а не мнимый “список
неточностей, натяжек, а то и откровенных "ляпов" в
"Предисловии"”, я буду только рад и искренно благодарен.
А.
Дунаев