(c) А.Г. Дунаев, 2003.
Внимание! Рецензия не опубликована и издается
в Интернете на правах рукописи. Любые перепечатки, в т.ч. электронные копии,
допускаются только с разрешения автора. Ограничений копирования для личного
использования нет.
Рецензия на книгу канд. ист. наук полковника О.Н. Забегайло
“История возникновения мира и человека: эволюция или сотворение?
Учебное пособие”
Москва, 2002 (тираж не указан). 351 с.
в свете полемики православных “креационистов”
и “эволюционистов”
Рассматриваемая
книга является продолжением — расширенным вариантом – прежней книги автора
“Наука и религия о мире и человеке: эволюция или сотворение? Учебное пособие”
(М., 2000. 63 с.). Частный, хотя и важнейший, вопрос о сотворении мира и
человека ставится автором в более широкой плоскости — согласования Библии и
науки. В связи с этим необходимо прежде остановиться на общих проблемах
библейской герменевтики и значении научных данных.
При
толковании Библии необходимо обращать внимание на два основных вопроса: текст и
способы его интерпретации.
В
современной науке наибольшее внимание принято обращать на масоретский текст.
Однако окончательная фиксация согласных и проставленных позднее огласовок
произошла довольно поздно, приблизительно к IX веку по Р.Х. Более ранние
еврейские рукописи были неизвестны до кумранских находок. Обнаружение
кумранских текстов показало, что хотя масоретский текст (имею в виду согласные)
очень близок к текстам кумранских рукописей, он все же не полностью им
идентичен[1].
Масоретская редакция была сделана уже после появления христианства, а потому
нельзя исключать и сознательную установку на элиминацию такого прочтения мессианских
мест, которое подчеркивало, что именно Христос был Мессией. С этой
текстологической точки зрения — помимо общей роли Септуагинты в святоотеческой
и литургической литературе — перевод LXX сохраняет свое значение. При
толковании еврейского текста необходимо учитывать соответствие его древнейшему
переводу Семидесяти, а при расхождениях смотреть, расходится ли чтение
согласных еврейского текста в масоретской редакции и у LXX или речь идет о
разных огласовках. Особенно сильные расхождения наблюдаются в прочтении имен и
в числах. К сожалению, на русском языке до сих пор нет параллельного перевода с
греческого и еврейского текстов с объяснением всех расхождений между ними.
Очевидно, что эта проблема напрямую касается библейской хронологии, с которой
пытается оперировать О.Н. Забегайло.
В
святоотеческой литературе (и, следовательно, в церковной традиции) сложились
два метода толкования библейских текстов: типологический и аллегорический[2].
Позднее они проявились в двух школах — александрийской, взявшей на вооружение
аллегорезу Филона Александрийского и Оригена, и антиохийской, придерживавшейся
буквально-типологического толкования. Вопрос о том, пришли ли в конце концов
эти два метода к некоему синтезу или остались антагонистичными, то есть сложилась
ли в церковной традиции единая органическая система толкования Библии, остается
открытым[3].
Таким образом, исследователь может придерживаться разных способов толкования священных
текстов, избегая, однако, крайностей как в буквальном прочтении, так и при аллегорической
интерпретации.
При учете
данных современной науки необходимо строго разграничить два аспекта: с одной стороны,
эмпирические научные данные и степень их достоверности, с другой — научные теории,
эти данные объясняющие.
Очевидно,
что согласовывать с Библией необходимо только проверенные и более или менее надежные
научные данные. Данные, не поддающиеся проверке или установленные
гипотетически, приниматься в расчет могут только с большими оговорками.
Современные же научные теории должны использоваться с чрезвычайной
осторожностью. Приведу конкретный пример.
Теорию
эволюции ряд исследователей возводит к эпохе Просвещения или даже ранее — к
эпохе Возрождения. Однако очевидно, что современная наука возникла, с одной
стороны, благодаря христианскому догмату о творении мира, вследствие чего
человек освобождался от пантеистического страха перед природой и осознавал свое
центральное место в сотворенном мире; и с другой, благодаря смещению центра
тяжести с Бога на человека. Последнее же произошло вовсе не в эпоху Возрождения,
а еще в средневековье. Возрождение было лишь выходом на поверхность — благодаря
неоплатонической основе — ряда эзотерических течений, уходивших своими корнями
в языческую древность. Прекрасно известно, что новоевропейская химия развилась
из алхимии, а астрономия — из астрологии. Между тем именно в алхимии человек
ставил себя на место Творца и интерпретировал “гилозоический процесс”,
происходивший в колбе, в свете библейского шестоднева[4].
Создателем человека-гомункула и творцом своего бессмертия оказывался сам
человек-бог, а не Бог — вот в чем был смысл алхимического действа. Таким
образом, говоря об эволюционной концепции в современной науке, нельзя забывать
о первоначальном религиозном смысле “эволюции”, хотя впоследствии наука
предпочла об этом забыть.
При
анализе проблемы соотношения веры и знания основные проблемы возникают при
желании доказать веру через науку и в ситуации “двойной истины”.
В первом
случае необходимо иметь в виду, что вера ни в коем случае не может быть
доказана, иначе она перестанет быть верой. Вера упразднится только в Царствии
Божием. Желание “доказать” веру возникает обычно у наивных людей, верящих в
науку. С этой точки зрения поиск все большего количества свидетельств об
историчности, скажем, Пилата или в пользу Туринской плащаницы не имеет большого
смысла. Больше того, обнаружение очевидных научных доказательств противоречило
бы словам Спасителя о блаженстве не видевших, но веровавших, и не изменило бы
отношения к христианству атеистов, поскольку атеизм является той же верой, не
способной убедиться даже очевидными фактами.
Во второй
ситуации необходимо четко формулировать примат веры над знанием, ибо любое знание
также исходит из веры. Однако поскольку ситуация “двойной истины” крайне
болезненна, нахождение разрешения противоречия весьма желательно. Здесь-то как
раз и необходимо соблюдение определенной методологии, позволяющей:
1) вскрыть
трудности и разные возможности интерпретации Священного Текста;
2)
отделить бесспорные научные факты от вероятных или недоказанных;
3)
выяснить происхождение научных теорий, объясняющих факты, и оценить степень их
достоверности.
В
большинстве случаев окажется, что или Писание понимается неадекватно, или оперируемые
научные факты не являются достоверными, или научная теория неверна либо
претендует на нечто большее, чем ей положено по статусу, а именно, сама
становится на место веры.
В
результате отсеиваемых мнимых проблем останутся в самом деле значительные,
основные проблемы, к которым при их неразрешимости на современном этапе
необходимо применять первый принцип — примата веры над знанием.
Изучение
изданной в последнее время православной литературы, посвященной анализу теории
эволюции в свете Шестоднева, показывает, что данная проблема весьма интересует
публику, притом не только в РПЦ, но и в православных Церквах других юрисдикций,
прежде всего в Америке (в Интернете появилось множество дискуссионных работ на
эту тему). Однако уровень этой литературы недостаточно высок.
Вполне
очевидно, что писать на эти темы более или менее компетентно может только
человек, имеющий специальные высшие светское (желательно физико-математическое,
астрономическое, географическое или биологическое) и богословское образования,
владеющий данными современной науки и древними языками (еврейским, греческим и
латинским) и знакомый со святоотеческой экзегетикой. Я не уверен, что среди
всех участников дискуссии можно найти хотя бы одного человека, вполне
отвечающего этим требованиям. Автор этой рецензии также не отвечает
формулированным критериям, однако в мою задачу входит не положительное решение
вопроса, а выяснение хотя бы некоторых слабых мест спорящих сторон.
С самого
начала очевидно, что стороны плохо уяснили используемую им терминологию. Эволюция
как научная теория в современном понимании этого слова предполагает пантеистическую
картину мира, а именно, что материя сама направляет свое собственное развитие и
в ее развитии нет никаких прерывных скачков. Такая картина оказалась
атеистическим (вернее, пантеистическим) следствием деизма, в котором Бог
закладывает первичные законы мира, но не принимает участия в его творении и
развитии. Спор же православных ученых подразумевает эволюционизм не в первом и
даже не во втором (деизм) значении, а совершенно в другом смысле. Насколько
можно представить, спорящие стороны не отвергают непосредственного участия Бога
в творении там, где это специально оговорено в Библии, то есть признают скачки
в природе, не выводимые из самой природы, и отвергают дарвинизм, только одни
допускают большее саморазвитие природы (скажем, эволюция в пределах происхождения
одних растений из других), а другие не признают эволюции (как происхождения
одного вида из другого) вовсе. Называть первых “эволюционистами” не вполне
корректно, ибо происходит смешение с эволюционистами в собственном смысле
слова. Ю. Максимов предложил называть “православных эволюционистов”
телеологистами[5]; не
знаю, насколько удачен этот термин, однако можно вполне согласиться с автором,
что православные эволюционисты перед лицом “современной науки” ничуть не более
научны, нежели креационисты. Не уверен, что О.Н. Забегайло нигде не смешивает
терминологию.
При
библейской экзегетике поражает буквализм православных “креационистов”,
настаивающих на буквальном толковании слова “день” Шестоднева в смысле
позднейших дней и даже придающих подобному толкованию догматическое значение.
Объяснить этот буквализм я могу только влиянием протестантской традиции,
базирующейся на совершенно иных принципах, нежели православная, и крайним
невежеством в святоотеческих творениях. Приведу конкретный пример.
П.А.
Флоренский начинает свой цикл работ “У водоразделов мысли” рассуждениями о
споре Ф.К. Андреева с С.А. Цветковым о смысле слова “день” в Шестодневе:
последний понимал слово в смысле наших “суток”, а первый настаивал на особом
смысле библейского “дня”[6].
Спор этот имеет древние истоки. Дело в том, что в еврейском тексте Быт. 1, 5
употреблено не порядковое, а количественное числительное (не “день первый”, а
“день един”). Одни комментаторы придают этому факту особое значение[7].
Поскольку “един” сохранен в Септуагинте (как и в Вульгате), Филон, основывавший
свой комментарий на греческом переводе[8],
получил повод для философских и аритмологических спекуляций[9].
Через Филона подобное толкование, выделявшее “день” творения от остальных дней
Шестоднева и тем более не-Шестоднева, проникло в первую гомилию Оригена на
книгу Бытия (гомилии сохранились в латинском переводе Руфина), а оттуда в
толкования бл. Августина. Поскольку же Каппадокийцы прилежно изучали Оригена и
сделали даже из него выборку (“Добротолюбие”), то и мимо них не могло пройти
толкование Оригена. В самом деле, в качестве второго (аллегорического)
толкования св. Василий Великий предлагает рассуждения о единице и седмице и о
первом дне как “образе века”[10].
Отрицать подобное толкование невозможно, ибо день в физическом смысле (24 часа)
не мог появиться до появления солнца
луны. Кроме того, прекрасно известно библейское выражение о тысяче лет у
Бога как об одном дне. Настаивать на буквально-физическом значении слова “день”
— значит игнорировать значительную часть святоотеческой традиции.
С другой
стороны, объяснять использование количественного числительного в Быт. 1, 5
можно и через идиоматизм еврейского языка. Так, в словаре О. Штейнберга[11]
указано, что числительное “один” может переводиться “первый” в особых
выражениях. Здесь можно вспомнить и неудачный славянский (с греческого) перевод
новозаветного гебраизирующего выражения “во едину от суббот”, означающего на
самом деле “в первый день недели”. Возможно, именно поэтому в ряде современных
переводов предпочтено порядковое числительное[12].
При таком переводе оснований для аллегорического толкования становится
несколько меньше. Буквальное толкование “дня” предлагается Василием Великим до
аллегорического[13], его
же придерживается и Ефрем Сирин, выступающий против аллегорического толкования
и говорящий о 12 часах, в течение которых тень покрывала все[14].
Таким
образом, в святоотеческой экзегезе встречаются оба толкования библейского “дня”
как физического и одновременно символического. В системе Августина это
совмещение могло бы пониматься как наложение разных времен. Аналогично можно
трактовать и некоторые места св. Максима Исповедника. С этой точки зрения
справедливы слова диакона Андрея Кураева: “Состояла ли эта воля в том, чтобы
создать мир мгновенно [ссылки на Августина и Дидима Слепца], или в шесть дней
[ссылка на Ефрема Сирина], или в шесть тысяч лет [ссылки на Киприана
Карфагенского и Иринея Лионского], или в мириады веков — мы не знаем. Ибо дни
вечности кто исчислит? (Сир. 1, 2)”[15].
О.Н.
Забегайло при толковании дней творения неудачно пытается совместить позиции
телеологистов и креационистов. Сначала он пишет (с. 7), что “согласно
литургической традиции православной церкви дни творения — это обычные дни
седмицы”, ссылаясь на весьма и весьма посредственный догматический курс
архимандритов Алипия и Исайи, затем говорит о 24 часах (с. 9 сл.). Затем ниже
на с. 114 упоминает о других интерпретациях дней творения и предлагает
использовать теорию относительности для согласования буквально-физического
понимания дней творения с данными науки. В результате “6 дней творения могут
равняться 15 миллиардам лет” (с. 115). Однако вторая позиция исключает первую,
согласно которой не предполагается никакая иная система отсчета, кроме земного
физического времени. Автора ничуть не смущает, что в разных частях книги в
зависимости от разных целей он предлагает разные и исключающие друг друга
толкования. Такова цена, которую надо платить за непродуманную компиляцию из
разных источников.
Я лично не
вижу никаких оснований для православного человека защищать наивно-физическое
понимание Шестоднева и становиться на позиции протестантской экзегезы. Для
этого нет бесспорных ни библейских, ни святоотеческих оснований, тогда как
сведение возраста мира к 7000 лет вопиюще ненаучно и в самом деле может
отвратить от веры множество людей.
Некомпетентность
в оперировании научными фактами — общее слабое место как у некоторых телеологистов,
так и — в гораздо большей степени — у креационистов.
Наиболее
бросающийся в глаза недостаток всех подобных книг — ссылки почти исключительно
не на первоисточники, а на вторичную и даже “третичную” литературу. Обо всех
археологических и прочих находках рассказ ведется не по первым публикациям на языках
оригиналов, а по каким-то зачастую не внушающим доверия популярным книжкам.
Ссылки на святоотеческую литературу даются в лучшем случае по переводам с
неграмотными ссылками (страницы русских переводов вместо книг и параграфов
оригиналов). Церковная традиция предполагается раз и навсегда известной и установленной.
Например, 5508 лет от сотворения мира до Рождества Христова принимаются креационистами
(с пониманием шести “дней” как обычных физических) как установленный факт без
учета разницы в еврейском и греческом текстах Библии, без учета
“хронологических пропусков” Библии и без учета истории появления этой даты. При
этом неизбежно проникновение на страницы книг неверифицированных и зачастую
ошибочных данных. Между тем подобное научное дилетантство может вызвать
обратную реакцию у ученых и, кроме того, делает аргументацию уязвимой,
компрометируя саму идею.
У нас нет
никакой возможности приводить массы примеров подобной некомпетентности и простой
небрежности. В качестве иллюстрации возьмем ссылку на “подсчеты” академика А.И.
Белецкого, согласно которым “число надежных свидетельств о Воскресении И.Христа
превышает 230” (с. 305). Это фантастическое “исследование”, первоначально
остававшееся в рукописи, было введено в православную апологетику в 1993 г.[16]
Оно совершенно недокументировано, пестрит ссылками на различные апокрифы,
ценность которых как исторических источников нулевая. Все сколько-нибудь
верифицируемые древние свидетельства о Спасителе собраны в книге Г. Бобринского
(М., 1995), на которую также ссылается О.Н. Забегайло, а также во множестве
других публикаций (советского ученого-атеиста Рановича, кроме него —
протестанта Мак-Дауэлла и Б. Деревенского, книги которых фигурирует в списке
Забегайло под №№ 46 и 75, и др.). О.Н. Забегайло ничуть не смущает, что у Б.
Деревенского, например, значительная часть источников, которые перечисляются А.
Белецким, фигурируют в списке апокрифов или псевдоисторической литературы. Это
еще одно следствие компилятивности и некритичности работы О. Забегайло. К
такому же разряду “исследований” в библеистике, что и работа А. Белецкого,
относится и книга М. Панина, упоминаемая Забегайло на с. 272. Много стоит и
рассказ о Теле и Крови Христовой, превратившихся в человеческую плоть и кровь в
церкви Сан-Франческо 12 веков назад (с. 277), на основании книг “Непознанный
мир веры” (М., 2001) и “Сретенского календаря-сборника” (М., 2000). Ничего не
скажешь — в самом деле великие научно-авторитетные издания! Для примера
качества подобного рода книжек прилагаю рецензию, написанную мной 7 лет назад
на книгу “Мир Библии” (из которой О. Забегайло также щедро черпает информацию)
и за которую я получил личную благодарность (в телефонном разговоре) о.
Димитрия Смирнова, неосмотрительно издавшего сию книгу.
Иногда О.
Забегайло ленится провести элементарные арифметические действия. Так, в другой
его книге “Наука и религия” (с. 42–43) говорится, что поскольку скорость света
уменьшается за 301 год на 1508 км/с, то 6000 лет назад скорость света окажется
в 500 миллиардов раз большей, чем теперь. Деля 6000 на 300 и умножая на 1500,
получаем 30000 км/с, то есть 6000 лет назад скорость света должна была быть
330000 км/с. Откуда взялся коэффициент в 500 миллиардов?
В книге О.
Забегайло не проанализировано происхождение теории эволюции и не показана ее
связь с общим богоборческим европейским движением и ее религиозные, а не
научные, истоки. С этой точки зрения представляется весьма удачной книга В.Н.
Тростникова “Мысли перед рассветом”, и я целиком присоединяюсь к отзыву В.Н.
Тростникова о книге О. Забегайло, что подобный очерк необходим. Дарвинизм и
эволюционизм перестали быть гипотезой, ибо не подтвердились фактически, но
продолжают влиять на умы. Причина этого — в происхождении эволюционизма.
Помимо
всего сказанного, можно отметить и другие недоработки рецензируемой книги.
Содержание
книги не отвечает заглавию. Добрая половина книги посвящена анализу истории человеческой
цивилизации в свете библейских данных. Однако это уже история именно
цивилизации, человеческой культуры, а не ее возникновения. Несомненно,
показать, что Библия и языческие мифы представляли человеческую историю в виде
не прогресса, а регресса, полезно, ибо теории прогресса и эволюции связаны
между собой, но это совсем другая тема.
Использование
этимологий в реконструкции древнейшей истории — вполне допустимый прием,
практиковавшийся и В.В. Болотовым. Однако повторять при анализе имен “методы”
Д. Щедровицкого (с. 35, 45 и т.п.) — значит вводить в научное исследование каббалистические
приемы (чтения имени задом наперед), равно далекие как от науки, так и от
православной экзегетической традиции.
Рецензируемая
книга, хотя и представляет интерес как “противоядие” советской атеистической
пропаганде прошлых лет — идеологии, прочно укоренившейся в школах и умах, ничем
не выделяется среди прочей подобной литературы, кроме, быть может, объема. Она
недостаточно продумана композиционно, не отличает эволюционизма от
телеологизма, не вскрывает идеологические корни эволюционизма, не учитывает
трудности и традиции библейской текстологии и экзегетики, компилятивна, дает
непроверенные факты. Даже при ссылках на вторичные источники существует
практика указания первоисточников (их данные, а затем “цит. по...”), тогда как при ссылках О. Забегайло нередко
придется по тому или иному факту проводить целое расследование — у кого откуда
взялось данное утверждение (такая цепочка может иногда охватывать десятки
звеньев и так и не привести к источнику факта или мифа). Это работа именно
автора, а не читателя. Таким образом, книга, хотя и дающая интересный материал
для размышлений и ценные факты, ниспровергающие устоявшиеся стереотипы, ценна в
основном как “агитматериал”, а не как оригинальный и фундаментальный научный труд.
Для автора рецензии очевидно, что популярные книги должны не предшествовать
научному труду, а следовать за ним.
С
практической точки зрения считаю, что книга может быть переиздана одним из
многочисленных православных издательств, не обладающих авторитетом и не
стремящихся его поддерживать. Однако Издательскому Совету РПЦ как “официальному
флагману” негоже издавать подобную литературу.
В итоге
можно указать следующие слабые стороны спорящих между собой телеологистов и креационистов,
заметив предварительно, что и у одной, и у другой стороны есть сильные и слабые
стороны, однако никто не желает объективно и спокойно проанализировать все pro
et contra, ограничиваясь утверждением своей позиции по всем пунктам во что бы
то ни стало. Дискуссия ведется больше страстно, нежели научно.
Телеологисты
плохо отдают себе отчет в происхождении теории эволюции и ее истоках. Они допускают
насилия над библейским текстом, предполагая, что прах при сотворении человека
мог указывать и на животное. Не принимаются во внимание многие факты,
противоречащие эволюции, в частности, свидетельствующие о возможности мутаций
только в пределах вида, но не родов и видов. Богословская составляющая
телеологизма проработана недостаточно (об этом ниже). С другой стороны, если
считать, что живые существа, связанные со смертью, произошли после грехопадения
(а не были уже на земле за пределами рая), то именно телеологизм (происхождение
из земли благодаря вложенной в нее Богом возможности) лучше объясняет появление
мух, червей и т.п., нежели креационизм, приписывающий появление всех существ
самому Богу.
Креационисты
же напрасно говорят об аллегорической экзегезе как отвергнутой Церковью (хотя и
сам я не сторонник аллегорезы, факты не позволяют утверждать подобное) и
настаивают на буквальном толковании Шестоднева. Ни при каких условиях возраст
Земли не может датироваться в 7000 лет. При более умеренной позиции (7000 лет
назад был создан лишь человек) креационистам приходится отвергать метод “геологической
колонны”, дабы избежать датировки происхождения человека ниже 10000 лет назад.
Однако столь ли примитивна ситуация в современной науке, когда радиоуглеродному
методу вовсе нельзя доверять, а геологи и палеонтологи определяют возраст слоев
ссылками друг на друга? Можно ли объяснять “потопным происхождением” все слои,
в которых находятся живые существа, а возрастающую постепенность слоев
окаменевших растений и животных — постепенностью их бегства от воды? Ведь уже
среди слоев выделяют некий промежуточный слой, соотносимый с потопом как по
породам отложений, так и по отсутствию остатков высокоразвитых организмов. Со
стороны телеологистов я не нашел аргументированных ответов на эти возражения
креационистов, ибо телеологисты, как кажется, неспособны выйти за пределы
научных шаблонов и продолжают оперировать гипотетическими многомиллионными
периодами так, как будто они сами присутствовали при происхождении мира.
Итак,
единственная естественно-научная проблема, представляющаяся мне значимой,
сводится к согласованию научной и библейской хронологии по происхождению
человека, ибо именно с Адама начинается отсчет библейского летоисчисления. Мне
кажется, что здесь имеется несколько вариантов ответа:
1)
Датировки слоев, в которых обнаружены древнейшие останки людей, неверны;
2)
Обнаруженные останки принадлежат не людям, а человекоподобным существам;
3)
Библейская хронология “от Адама” (даже с возможным понижением ее до 10000 лет
за счет недостоверности дошедших чисел и лакун) дает лишь символическую (а не
буквальную) картину происхождения человеческой культуры (а не человеческого
рода). Можно предположить также, что первоначальная запись Моисея подвергалась
дальнейшим редакциям (ср. сомнительные теории элохимистов и яхвистов), и
непрерывный счет поколений представляет результат именно такой редакции. Намек
на это можно видеть в Быт. 4, 17, ибо нигде ранее не говорится о происхождении
жены Каина, но ниже в 5, 4 говорится о сыновьях и дочерях Адама. Стало быть,
какие-то звенья могли быть пропущены не только в пределах одного рода, но и
между родами, а последовательность родов (и, может, длительность жизни) была
введена в текст позднее. Таким образом, традиционное при трудностях буквального
толкования аллегорическое толкование
или современные теории редакций позволяют с большими или меньшими потерями
снять проблему “датировки первого человека” и интерпретировать библейскую
хронологию как хронологию именно организованной человеческой культуры, что
хорошо согласуется с данными археологии. Заметим, что апелляции некоторых креационистов
к счету поколений в Евангелиях малоубедительны, так как и там существуют
пропуски (о чем, видимо, креационисты не подозревают), а символичность
счисления поколений у Матфея очевидна. Наконец, нерешенным остается и само
понятие “богодухновенности”. Означает ли оно, что каждое слово Библии есть
абсолютная истина, все тексты Библии абсолютно непротиворечивы (однако как быть
здесь с трудностями согласования Евангелий? если по сути они и непротиворечивы,
то обосновать эту непротиворечивость чрезвычайно трудно) и пророки были лишь
инструментами в руках Божиих, или при записи Библии сохранялась синэргия,
выражавшаяся во взаимодействии реально-исторических пластов, представлений
людей того времени (включая влияние на писцов и составителей Библии восточных
литератур, мифологий и т.п.) и Божественного Промысла? Если к последнему
варианту прибавить вполне возможную реальность многочисленных редакций
библейского текста, то мы получим достаточно широкие рамки, в пределах которых
можно пытаться совместить буквально-историческое, литературное и типологическое
толкования.
С
подобными проблемами приходится иметь дело и при согласовании научных данных с
другими библейскими книгами. Например, сказание об Ионе плохо соответствует
современным археологическим данным[17],
а сама история о трехдневном пребывании во чреве кита сильно напоминает древние
мифы и литературные сказки. Однако возможности интерпретации Книги Ионы как
символического литературного сказания (литературный прообраз Воскресения)
наталкиваются на слова Спасителя в Мф. 12, 41, предполагающие, по моему мнению,
отношение к повествованию в Книге Ионы все же как к историческому факту.
По-видимому, именно подобные случаи наиболее трудны для разрешения. Во всяком
случае, судя по книге Маннучи, в католической экзегетике, гораздо более
развитой, нежели православная, теория “литературных жанров” не стала “панацеей
от бед”, а сама проблема остается открытой.
Поскольку
придерживаться датировки “от сотворения мира” 7000 лет назад (в системе земного
времени) не представляется ни возможным
(по совокупности данных всех наук, включая палеонтологию и астрофизику;
серьезные доводы креационистов все-таки не до конца убедительны, хотя отсутствие
фундаментальных контрдоводов со стороны телеологистов настораживает), ни
необходимым, перед телеологистами и умеренными креационистами в таком случае
встает, помимо естественно-научной задачи согласования с Библией или пересмотра
данных науки о времени происхождения человека, о которой сказано выше, гораздо
более важная богословская проблема, о которой ничего не сказано в книге О.Н.
Забегайло. Имею в виду проблему происхождения и роли смерти в развитии живого
мира Земли.
Если дни
творения достаточно длительны (по меркам тварного мира) и если не сводить все
слои с останками животных и растений к послепотопному периоду (что не
представляется убедительным или, по крайней мере, нуждается в больших
обоснованиях), то смерть была в мире задолго до грехопадения Адама. Такое
утверждение, вроде бы, противоречит Прем. 1, 13 и Рим. 5, 12. Из всех телеологистов
коснуться этой проблемы и предложить ее решение имел смелость и мужество только
диакон Андрей Кураев в упомянутой статье. Присоединяясь в основном к сказанному
о. Андреем[18], я
признаю, однако, что проблема смерти требует дальнейшего самого серьезного
богословского анализа, и сказанное о. Андреем играет роль только задела. Здесь
же выскажу еще соображения в поддержку позиции о. Андрея.
Во-первых,
сам статус Премудрости Соломоновой и книг апостола Павла. Книга Премудрости у
католиков, окончательно закрепивших канон на Тридентском соборе, входит в число
канонических, у протестантов — в число апокрифов. Православные считают эту
книгу второканонической. Она не принималась в канон св. Мелитоном Сардским[19],
Правилах апостольских (85), Лаодикийским собором и св. Афанасием Великим. Книги
же апостола Павла, как признавали уже другие апостолы, часто
неудобовразумительны (2 Петр. 3, 16); сам апостол Павел часто делает оговорки,
пишет ли он то или иное по собственному мнению или по повелению Господа;
наконец, подчиненная роль книги Апостол по отношению к Евангелию очевидна из
православного богослужения. Поэтому указанные места не могут быть
окончательными основаниями для богословского суждения о смерти.
Во-вторых,
сами эти места допускают разные толкования. Например, Лопухинская Толковая Библия,
сопоставляя Прем. 1, 13 и Прем. 2, 24, предлагает понимать под смертью смерть
духовную. Другое же место из Послания к римлянам еще более сложно. Слова
апостола можно толковать так, что до Адама животные были смертными, но именно
от Адама зависело их избавление от смерти. Потому когда Адам согрешил, через
грех смерть вошла в мир. Толкование слов того же стиха “в нем же все согрешили”
представляет, как это любил подчеркивать о. Иоанн Мейендорф, целых три возможности
в зависимости от того или иного понимания греческого текста[20],
что хорошо иллюстрирует трудности понимания мысли апостола Павла.
В-третьих,
разделяя, вслед за античной традицией, душу растительную, животную и человеческую,
из которых только последняя бессмертна, приходится признать, что и до
грехопадения смерть была в мире по крайней мере на уровне растений. Даже если
предположить, что звери питались только зеленью травной (а тигры и акулы и
вообще все хищные животные, рыбы и птицы произошли после грехопадения в
результате мутации в пределах вида) и при этом умудрялись не вырвать корни ее,
так что она потом отрастала вновь, киты и прочие рыбы были вынуждены питаться
зеленью (водорослями, планктоном), поглощая некоторые растения, основания
которых не столь укоронены, как у земных, целиком. Отличается ли принципиально
смерть растений от смерти животных? В богословском плане, по-видимому, нет, ибо
животные, хотя и более высокой организации, нежели растения, не были созданы по
образу Божьему.
Присутствие
смерти (физической, не духовной) в мире (вне рая и тем более сада) до
грехопадения позволяет видеть в словах Бога “смертию умрешь” не пустую для
Адама угрозу (ибо если смерти не было вообще, то как он мог знать, что эти
слова значат?), но наполненную смыслом. С другой стороны, позиция о. Андрея
чревата самой острой постановкой теодицеи. Как Бог допустил смерть в мире?
Неужели Он ее создал?
Объяснять
смерть в мире (до грехопадения человека) падением сатаны значило бы приблизиться
к дуализму и гностицизму, вводящему понятие о злом демиурге, творящем мир (или
участвующем в его творении). Есть ли другой выход? Можно предположить, что
смерть является естественным процессом тварного мира, ибо бессмертен только
один Бог. Бог не создавал смерти, но смерть есть не что иное, как инаковость
неразумной (нелогосной) твари по отношению к Сущности Божией, твари, живущей до
тех пор, пока соизволяет и пребывает в ней Святой Дух. Предполагать же, что
смерти в мире не было, означает придавать твари бессмертие, то есть
приравнивать ее к ангелам. Именно человек и только человек (из числа существ,
обладавших вещественной материальностью) мог получить бессмертие как
сверхъестественный дар. До грехопадения человек, по одному теологумену, был ни
смертным, ни бессмертным благодаря вкушению плодов от древа жизни —
возможности, коей не было у другой твари.
Отсутствие
подобных вопросов и проблем в книге О.Н. Забегайло можно понять. Книга адресована
в основном светской аудитории, а потому автор не разделяет
эволюционистов-атеистов и эволюционистов-христиан (телеологистов), хотя методы
полемики с теми и другими должны были бы быть совершенно разными; не проводит
различия между креационистами-протестантами и православными креационистами (хотя
и сами православные тут часто не вполне осторожны); ничего не говорит о позиции
католической науки. При слабости научной и богословской базы книги О.Н.
Забегайло и им подобных вряд ли можно надеяться на скорое появление серьезных
трудов в данной области. Предварительные капитальные исследования о согласии
Библии и современной науки в отдельных сферах (археологии, палеонтологии,
астрофизики, экзегетики и т.п.) существенно помогли бы написанию итоговой
монографии, однако если такие труды и существуют, то они тонут в массе
некритических работ. Отбор библиографии в виде аннотированного специалистами
списка с указанием и анализом имеющихся рецензий вместо сваливания в кучу
всего, что только можно, мог бы стать первым и вполне традиционным шагом
(“обзор литературы”) на пути к итоговой серьезной работе.
Заведующий Книжной редакцией Издательского Совета
Русской Православной Церкви,
доцент Российского Православного Института ап. Иоанна
Богослова,
канд. ист. наук
(А.Г. Дунаев)
Чистый Понедельник 2003 г. от Р.Х.,
Москва
[1] См., например: Валерио Маннучи. Библия — Слово Божие. М., 1996. С. 122 (Ис. 21, 8: “лев” ‘arjeh в масоретском тексте, где перепутаны две буквы, и “страж” haro’eh в 1 Q Isa).
[2] Подробнее см., например, в моем предисловии к творениям св. Мелитона Сардского: Сочинения древних христианских апологетов. [М.;] СПб., 1999. С. 451–480.
[3] Постановку проблемы и анализ конкретного примера см.: Дунаев А.Г. О границах поэтической аллегории при толковании Священного Писания (на примере образа горы у Оригена и в святоотеческой экзегезе). — Христианский Восток. Т.4. СПб., 2003 (в печати).
[4] Необходимая литература указана в статье: Дунаев А.Г. Лосевская концепция эпохи Возрождения и современная наука. — Вопросы искусствознания 1994, № 4. С. 122— 139 (http://www.danuvius.orthodoxy.ru/esoter.htm).
[5] Максимов Ю. Богословские аспекты проблемы согласования православного и эволюционного учений о происхождении человека // Шестоднев против эволюции: В защиту святоотеческого учения о творении. М., 2000. С. 123–150.
[6] Флоренский П.А. Сочинения. Т. 3 (1). М., 1999. С. 28.
[7] Например: Пятикнижие Моисеев или Тора с русским переводом, комментарием, основанным на классических толкованиях Раши, Ибн-Эзры, Рамбана, Сфорно и других, и гафтарой / Перевод и отбор комментариев Э. Левина, Б. Хаскелевича, Й. Векслера. Под общ. ред. проф. Г. Брановера. М., 5752 (1991). С. 25: “Сказано не “первый”, а “один”; объясняется это тем, что этот день нельзя обозначить порядковым числительным “первый”, так как оно подразумевает наличие “второго” и т.д. — тогда же, кроме одного дня, других дней не было. Согласно другому разъяснению, в этой грамматической неточности заключен скрытый намек на то, что творец все еще оставался абсолютно один в сотворенном мире — даже духовные силы (ангелы) еще не были созданы”. Первое объяснение совпадает с предложенным в Лопухинской Толковой Библии (СПб., 1904. С. 5).
[8] Вопрос, знал ли Филон еврейский, не решен окончательно в науке.
[9] “Каждому из дней он [Моисей] отвел определенную часть бытия, особо выделив первый день, который сам он не называет первым, чтобы не сопричислить его остальным, но, назвав его “единым”, дает ему таким образом самое точное имя, поскольку в нем он увидел и выразил природу и смысл единицы” (О сотворении мира, 15 // Филон Александрийский. Толкования Ветхого Завета. М., 2000. С. 53 [перевод А.В. Вдовиченко]).
[10] Конец беседы 2-й // Творения св. Василия Великого. Ч. 1. М., 1845. С. 38–39.
[11] Еврейский и халдейский этимологический словарь к книгам Ветхого Завета / Составил О.Н. Штейнберг. Т. 1. Еврейско-русский. Вильна, 1878. С. 14–15, пункт 7.
[12] От Бытия до Откровения. Учение.
Пятикнижие Моисеево / Перевод, введение и комментарии доктора истор. наук И.Ш.
Шифмана. М., 1993. С. 57 “первый день”; La Bible de Jйrusalem.
La Sainte Bible... Desclee de Brouwer. Paris, 1975. P. 17 “premier jour”; Die
Bibel nach der Ьbersetzung
Martin Luthers mit Apokryphen. Deutsche Bibelgesellschaft. Stuttgart, 1984. S.
3 “der erste Tag”; Die Bibel/ Altes und Neues testament. Einheitsьbersetzung.
Herder. Stuttgart, 1980. S. 5 “erster Tag”; Die heilige Schrift aus dem
Grundtext ьbersertzt.
Wuppertal, 1987. S. 1 “erster Tag” с вариантом “e i n Tag”.
[13] Цит. соч. С. 37.
[14] На книгу Бытия, 1 // Творения св. Ефрема Сирина. Ч. 6. Св.-Троицкая Сергиева Лавра, 1901. С. 210–211, 213, 214.
[15] Диакон Андрей Кураев. Может ли православный быть эволюционистом? // Той повеле, и создашася. Современные ученые о сотворении мира. Клин, 1999. С. 108.
[16] См. ссылку на первую публикацию в переиздании: Белецкий А. Воскресение Христово // Прот. Стефан (Ляшевский). Библия и наука: богословие, геология, астрономия, археология, история. М., 1996. С. 266–288.
[17] См. Маннучи, цит. соч., с. 291, примеч. 33.
[18] Некоторые выводы о. Андрея все же смущают меня. Например, проблема смерти и возможного воскресения животных представляется неразрешимой без отсутствия специального Откровения. В качестве теологумена могу высказать предположение, что животные воскреснут в той мере, в какой они вошли в жизнь человека.
[19] Перевод и комментарии см.: Сочинения древних христианских апологетов..., с. 641–643.
[20] Укажу здесь для примера (литература обширна) статью, специально посвященную этому вопросу: Протопресвитер Борис Бобринский. Наследие Адама с точки зрения о. Иоанна Мейендорфа // ПСТБИ. Богословский сборник 3. М., 1999. С. 9–20.