КАЛЛИСТ АНГЕЛИКУД

Информация о Каллисте Ангеликуде из «Библиографии исихазма»

К другому сочинению этого же автора «Главы обдуманные и весьма высокие...»

К предисловию из «Пути к священному безмолвию»

К комментариям из «Пути к священному безмолвию»

К оглавлению «Пути к священному безмолвию»

Путь к священному безмолвию: Малоизвестные творения святых отцов-исихастов

© А.Г. Дунаев, М.В. Грацианский. Все права защищены. Любое копирование, за исключением предназначенного для частного использования, и тиражирование файла на бумажных и электронных носителях информации, в т.ч. в сети Интернет, без письменного разрешения владельцев авторских прав запрещено и будет преследоваться по закону вплоть до закрытия сайта нарушителя и денежных штрафов.

Файл оптимизирован для просмотра в Word 2000. В прочих интернет-браузерах вероятны искажения греческого шрифта.

Текст без примечаний помещен с разрешения переводчиков на сайтах http://www.pagez.ru/lsn/0101.php http://st-jhouse.narod.ru/biblio/angeli.htm

В фигурных скобках { } указаны страницы по изданию: Путь к священному безмолвию: Малоизвестные творения святых отцов-исихастов / Составление, общая редакция, предисловие и примечания А.Г. Дунаева. М., 1999. С. 103–122 (примечания внизу страницы). В таких же скобках — дополнение к интернет-изданию.

{С. 103}

КАЛЛИСТ АНГЕЛИКУД

СЛОВО XVI

О ДУХОВНОЙ БРАНИ И О СОГЛАСНОМ С НЕЙ СВЯЩЕННОМ БЕЗМОЛВИИ[1]

Перевод с древнегреческого М.В. Грацианского

под редакцией и с примечаниями А.Г. Дунаева[2]

1. Вступление

Поскольку не столь тяжким оказывается говорить о таковых вещах, сколь трудным узреть представляющееся взору, распознать его и либо принять, либо отвергнуть, достойно воспротивившись, нужно поразмыслить, таким образом, и об этом. Так же как и видимое, духовное борение, как оно обыкновенно представляется, требует решительности и душевного стремления при покорении со всею силою желанных земель. И, естественно, нуждается оно в оружии и военачальнике так же как в очах[3], свете и месте, с помощью которых можно двинуться в поход, устремившись всей душой, и, следуя цели, повергнуть противника и обрести, как полагается, победу. Итак, пусть очами будут ум и разумение; светом от духовного Солнца правды[4] — осиявание, [исходящее] от [всего] сущего посредством веры, или, скорее, читаемое с божественных скрижалей умное просвещение; подобающим же местом, как это естественно, — священное и безмятежное безмолвие. Ибо гово{С. 104}рит Бог Каину: “Согрешил? Умолкни” (Быт. 4, 7), — чтобы, конечно, ум, вернувшись в естественное свое состояние, соответственно узнал, в чем же он согрешил, и равно возрыдал как должно, осудив многое в себе и, таким образом, начал бы восходить к Богу, радующемуся нашему обращению и ожидающему /принимающему/ раскаяние. Посему и Сам Он ясно говорит, что взирает на безмолвного (Ис. 66,2); и по словам Василия Великого, безмолвие является началом очищения души[5], а божественный Григорий Богослов нарек его “обожествляющим”[6]: первый, указав начало, а второй — конец. А Давид, исполненный Духа, познанием Бога полагает следующее изречение, идущее, кроме того, от самого Бога и гласящее так: “Успокойтесь (scol£sate) и познайте, что Я — Бог” (Пс. 45, 11). Ибо и сам надежнейший, так сказать, руководитель[7] в покое, блаженный Исаак, сказал: “Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие”[8], а также: “Внешние чувства мертвы, а внутренние живы”[9], верно указав и сам, таким образом, начало и конец.

2. Что есть начало покоя и что — конец

Ведь раскаяние есть действительно начало, а конец — оживление внутренних чувств, в котором обыкновенно проявляется неомрачаемое божественное познание: “Оживи нас, — говорит Давид, — и мы будем призывать имя Твое” (Пс. 79, 19), а также: “Оживет душа моя и восславит Тебя” (Пс. 118, 175). Ибо как суетная (sugkecumšnoj)[10] жизнь {С. 105} есть причина мрака и, как следствие, отступничества от Бога и незнания [Его], что и есть смерть души (из-за которой называют даже и телесно живущих умершими и мертвыми из-за их отдаления от Бога, которое произошло от увлеченности мирским, как говорит Павел[11] о вдове, умершей от мрака роскоши, хотя и живущей телесно, и сам Господь говорит: “Предоставь мертвым погребать своих мертвецов” (Мф. 8, 22), называя мертвецами живущих по-мирскому и слившихся с миром, которых [и самих] в другом месте[12] называет он миром, не могущим принять умопостигаемый Дух Божий из-за приверженности к видимому миру), — так, с другой стороны, несуетная (¢sÚgcutoj) и безмолвная жизнь является началом умного света и, следовательно, обращения и познания Бога, что, как явствует, Господь и нарек жизнью вечной, говоря: “Сия есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога” (Ин. 17, 3), причастившиеся же таковой жизни получают ее от Духа Святого, ибо есть он, по словам <Символа веры>[13], “Дух Святой, животворящий”. Стало быть, познающий Бога в жизни своей обладает Духом Божьим. Но, поистине, познание [Бога] является из безмолвной жизни, и принятие Духа естественно должно быть следствием безмолвия, которое есть столь великое обоживание и условие подаяния Духа Святого. Потому правильно, как мне кажется, было быть запертыми в горнице ученикам Господа и естественно там ожидать обещанного о Духе[14], ибо были они объяты верой и надеждой [своей] ни к чему другому не стремились. Потому-то и обрели они обещанное в избытке и по достоинству, ибо благодаря тому, на что они, уверовав, возложили свои надежды и чего ожидали, принимают, словно некую награду со всем подобающим за доброе терпение, тот тем более великий, что сверхъестественный, дар, — получив совершенство, осветившись, как бы в виде огня, Духом и став через это светочами мира[15] и солью земли[16].

3. Что есть безмолвие, и о мире

Определенно, что безмолвие есть удаление от чувственного и стремление к умопостигаемому, почему оно и является по преимуществу приближением к Богу. Сказано: “[Далеко] удалился я, бегая, и водворился {С. 106} в пустыне” (Пс. 54, 8). Для чего же? — ибо “ожидал я Бога, спасающего меня” (Пс. 54, 9): ведь, упомянув о многом, рассказывает сей божественный [муж] происходящее во граде, достойное всяческого осуждения, малодушием и смутой зовя творимое там. И воистину, трудно избежать опасности греха тому, кто оказался среди мира, чтобы не сказать, в среде демонов. Ибо велика и жестока ведомая демонами в мире война, немалое содействие в чувственном для себя почерпающая. Для тех же, кто утвердился вдали от чувственного и к тому же, как следствие, силится задушить в себе всякое чувственное [восприятие], сильно отличается накал [этой] войны и ровно настолько, насколько более слаб этот накал для обстреливаемого только, да и то издали, чем для того, кто идет в самые руки врагов для рукопашной. Потому-то божественный муж, далеко бежав и удалившись, приходя в пустыню и водворяясь там, вопиет, объясняя причину своего похвального бегства, и говорит открыто: “Многим мраком исполнился мир, и многое уязвимо из-за грехов многих, и весьма трудно превозмочь войну демонов в миру: ведь до того, как откроется злой умысел оной, причиняет вред тот, кто правит разумом большинства. Поэтому “[далеко] удалился я и оставался в пустыне” (Пс. 54, 8), именно для того, чтобы не одолела меня запутанная сеть прихотливых козней демонов. Ибо знаю я, что “ежели не возобладают надо мною, тогда я буду непорочен и чист от великого греха и будут во благоволение слова уст моих, и поучение сердца моего пред Тобою всегда, Господи, Помощниче мой и Избавитель мой” (Пс. 18, 14—15). Затем, успокоившись в бегстве от мира и безмолвии, как подобает, достигнув очищения от грехов, <я дождусь момента, когда> “и поучение сердца моего пред Тобою всегда, Господи” (Пс. 18, 15), подобно сказанному: “ожидал я Бога, спасающего меня” (Пс. 54, 9). Ибо обращение разума ни к чему другому, а только к Богу, как я считаю, свойственно чину очищения, в целом же, скорее, [чину] просвещающему и сообщающему совершенство”.

4. Деяния безмолвия

Поскольку, как сказано, безмолвие является началом очищения души, а тем самым оказывается и обоживающим, то ясно [из этого], что оно есть место и, скорее даже, путь, принимающий восхотевшего с праведнейшим духом взойти к Богу, вводящий его прямо в лоно Божье и мирно и без потрясений приготовляющий идущего по нему увидеть {С. 107} сначала западни, хитрости и коварные приражения врага душ наших и противостоять им духовно, с разумом и мудростью; а затем возводящий его, хорошо и доблестно сопротивляющегося [им], к божественным осияниям и просвещениям, а также прямо приводящий к духовным откровениям божественных таинств, и соединяющий неизреченно с Богом, и всецело обоживающий, и, одним словом, приобщающий к божественной и сверхъестественной любви (œrwta) в духовной славе, какую только возможно представить, и, следовательно, к честнейшей и искреннейшей любви (¢g£phn) к ближнему. Если же, стало быть, следуя за Богом, обоживающий покой действительно обладает всеми в совокупности наилучшими благами и красотами и, имея своим началом простую веру, основанную лишь на слове[17], достигает веры сущностной (™nupÒstaton), наглядное изображение которой есть явленная Богом Моисею скала, имеющая расселину, через которую узрел он задняя (t¦ Ñp…sqia) Бога[18] (ведь на самом деле сущностная вера являет, словно некую расселину, умопостигаемую ясность в предметах сущих и являемых и через эту ясность дает боговодительствуемому уму зреть не существо (oÙs…an) Бога, которое тогда было названо Моисею “ликом Божиим”, а созерцать весьма явно то, что вокруг Бога, то, что богоносцы именуют задняя Бога), то единственно только муж, [стяжавший] безмолвие, естественно имеет возможность исполнить заповедь Духа Святого, реченную через Давида: “приступите к Нему и просветитесь” (Пс. 33, 6), и через Исаию[19]: “Просветите себе свет ведения” (Ос. 10, 12), и только их свет является вечно умным.

Посему и каждодневная смерть, по Павлу[20], не относится ни к кому иному, как к всегда устремляющимся к <новому> знанию, превосходящему прежнее, всякий раз принимающим благоразумно коловращения /перемены/ и каждодневно /при каждой перемене/ отвергающим самих себя каким бы то ни было образом, духовно обновляющимся и возрождающимся. И, в самом деле, с полным основанием ублажаются Святым Духом через Давида те, кто легко и мирно обретает власть над младенцами вавилонскими[21], сиречь смущающими (sugcutik£j) нача{С. 108}лами бесовских помыслов, и об камень[22], то есть о веру в Бога, губя [их], повергает и разбивает[23] и у кого восхождения богодеятельных осияний полагаются в сердце[24] и направляются от духовной силы и созерцания к силе и созерцанию более возвышенному. Также и умиротворение (t¾n e„r»nhn), имеющее от Христа Его образ (¢pÕ Cristoà t¾n cristoeidÁ), “без которого, — по Павлу, — никто не узрит Господа” (Евр. 12, 14), и даже в какой-то мере следующее соответственно (¡rmÒzonti lÒgJ/) за умиротворением освящение они либо уже приняли, либо, скорее, принимают, причем умиротворение — посредством молчания и совершенной бестревожности, а освящение — посредством бегства от мира, обуздания чувств и достаточной подготовленности к вниманию к помыслам и к противодействию им, а также непременного усердия[25] к молитве, чтению и всякому угодному Богу телесному и духовному упражнению. И, скажу вкратце, никто не готов выслушать, попытаться изведать и испытать то, о чем заповедует Спаситель: “Пребудьте во Мне, а Я в вас” (Ин. 15, 4), кроме того, кто любит безмолвие и расположен к оному и кто, конечно, смог бы подтвердить те самые слова Соломона: “Я сплю, а сердце мое бодрствует” (Песн. Песн. 5, 2), ибо такому только [мужу] под силу это, и никому другому.

Ибо подобно тому, как огонь, раз перебросившись на прилежащее древо, отнюдь не утихает, но постоянно, денно и нощно, распространяется с великой быстротой, доколе не иссякнет оное; так же точно, со своей стороны, и любовь души к Богу (qe‹oj œrwj), раз ухватившись за представившееся безмолвие, не прекращает никогда тянуться сердцем к Богу и бодрствовать, сколько бы дней и ночей, точнее, сколько бы времен [ни минуло]. И когда тело покоится или спит, а часто даже и когда дремлет, ум воспевает, однако, неким образом от сердца и славит в любви с восторгом и радостью, с услаждением и ликованием препетого Бога и Отца Небесного. Как же это происходит, знает Тот, Кто даровал несказанную эту радость тем безмолвствующим, кому [Сам] захотел.

5. О живущих в безмолвии

Если бы возможно было нам быть среди ангелов и удостоиться их общения, желанно было бы это, и не без причины. Поскольку же до сих пор [нам], связанным сим дебелым телом, отказано в этом, то над{С. 109}лежит считать монашествующих как бы ангелами во плоти и небесными существами на земле, в досуге проводящими свою жизнь, а также преклоняться перед их созерцанием и почитать делаемое [ими] (kaˆ sšbesqai t¦ e„kÒta kaˆ tim©n t¦ gignÒmena). Ибо являются они на земле присельниками, согласно блаженнейшему Давиду, и пришельцами[26], естественным образом жаждущими вышнего града и [вышней] родины и приверженными ей, и к достижению и наследованию ее всячески стремящимися. И какого только блаженства не достигают они сего ради, ибо всегда “желание их в законе Господнем, и в законе Его поучаются они день и ночь” (Пс. 1, 2). И не в писанном законе, и не в том, образом которого [служит] писанный, но в полностью безвидном и бесплотном законе, в некоем третьем, согласно степени, к которой должно подняться от закона писаного, о котором предписывает Соломон: “Впиши их трижды в сердце своем” (Притч. 22, 20). Именно в нем, главным образом, несказанно помышляет и ублажается ревнитель (scolast»j) о Боге день и ночь, и очищается сердцем, и, насколько дано, видит Бога[27], и обоживается сам, созерцая Бога, и по справедливости блаженствует в этом.

Это подобно тому, как если кто, гонимый тяжестью мирской суеты, убегая от всех мирских людей и от всех без исключения мирских дел, обретает вновь блаженство не благодаря чему-либо земному, а изгнанный за правду, за что его есть Царствие Небесное, по возвещению Благодати Слова[28].

6. Изложение вопроса в повествовании о древних <пустынниках>

Естественно посему тем, кому пришло [таковое] на ум, оставить груз грехов и, преуспев в чистоте, стать боговидными и явно принять внутрь души пречистые светоносные лучи, то есть, короче говоря, Бога, и несказанную красоту Его узреть духовно, и наслаждаться, и радоваться, и веселиться этому, и получать удовольствие, и в сверхъестественном обожении испытывать блаженство, ибо оно свойственно в высшей степени таковым и без него не дано никому ни видеть, ни испытать ничего божественного. И те, кто, преславно избрав удаление от людей и безмолвие и, устремившись {С. 110} всею душой, предали себя пустыням — в горах, в пещерах, в ущельях земных (Евр. 11, 38), в затворах, во всяком уединении и удалении от людей, всю жизнь проводили в безмолвии и никак иначе не философствовали, нежели умно и премирно об умопостигаемом и премирном божественном, за чем следует единение ума в самом себе, просветление и несказанное просвещение и как бы залог предвкушения Небесного Царствия, а также подобное ангельскому жительство, вдохновение и узрение Божественных Таинств, да и что иное, как не соприкосновение с Богом положенным образом и обожение?

Таковыми были прежде Илия и Иоанн Креститель и Предтеча Иисуса, таковыми были те, кто окружал Антония, философствовавшие уже во времена Нового Закона и Нового Завета, а также Арсения и Марка[29], словом единым двигавшего высокие горы[30] будто неких мышей или комаров. Воистину каждый из тех, кто стремился вновь вознестись в стремительном порыве Духа к образному уподоблению божественной первообразности и сверхъестественной благодати божественного усыновления, а также увидеть и испытать в происходящем божественное, скорее даже, узревать и тем самым испытывать постоянно и вечно, — так вот, избравший своевременно эту долю, имею я в виду бегство от всего и вся, а по возможности и безмолвие, и достигший ясным видением[31], как сказано, с ясностью во взоре полного осознания вышеуказанных страстей и вземший со всем душевным рвением щит веры[32], подобно оружию света[33] облекшись в заповеди Господа нашего Иисуса Христа и держась /завися от/ Его как всемудрого и всесильного военачальника, и призывая Его, и деятельной силой препоясав чресла свои в истине[34] и возложив на духовную главу свою надежду на спасение вместо шлема[35], а на грудь броню праведности, обувши ноги в силу беспристрастия, чтобы “наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью” (Лк. 10, 19) безвредно и прямо ступать в готовности благовествовать[36] о благодати, имея молитву в качестве оружия оборонительного, — вот так да пойдет на врага тот, кто во бдении сидит уединенно внутри кельи.

{С. 111}

7. О бесовской злобе и о [необходимых] из-за нее внимании и молитве

Зная наверняка и должным образом, насколько злокознен и изворотлив змей и лукав враждебнейший сатана, неослабно противостоящий благим делам нашим и злоумышляющий со всевозможным тщанием, как бы подвигнуть наш помысел к злобе и мраку, чтобы каким-либо образом совершенно отвратить нас от Бога и по горькой зависти (увы, нам!) вытолкнуть и отдалить от рая (да не будет этого никогда!), сиречь от чистой жизни и наслаждения, — вот это-то и узнав как следует, пусть неизменно с благоразумием, со вниманием к помыслам изгоняет [человек] и тем повергнет этого злодея через святое призвание имени Иисуса Христа Господа нашего и сердечную, умную и словесную молитву и заставит бежать пагубу от себя и своей души как от сосуда Божьего. Ибо ведь, естественно, весьма боится сатана, и дрожит, и бежит, как будто палимый духовным и божественным огнем[37], от молитвы совершаемой, как и подобает, с чистой совестью в трезвении и внимании.

Помни справедливые слова Моисея, духовный воин, стремящийся к занятию и владению святой землей: “Внемли себе!” (Втор. 15, 9)[38]. Никогда не считай, что у тебя нет врага, ибо есть он у тебя, и притом нетелесный (nohtÒj), невидимый, неусыпный в злодействе и весьма проворный, исполненный зависти и лукавства. Так что “внемли себе”, трезвясь разумением /в помысле/, бодрствуя и, кроме того, молясь: многолик и безжалостен зверь и мрачен диавол, многим гневом против нас бушующий, всегда и во всем непременно ища нашей погибели — во сне и наяву, в постах и в пирах, в пище и в питье, в одеяниях, в обуви, в беседах, в молчании. Предстает в бедности, скрыт в стяжании, против поста злоумышляет и принятию пищи противоборствует, стремится осквернить речь и возмутить покой, возвысившихся в созерцании замышляет ввести в заблуждение, принизившихся же в уничижении в другой раз пытается растоптать. И кем он не становится или чего не делает? Через все наше же нападая на нас, живущих в безмолвии и затворенных в келье, когда нет у него возможности явиться через что-{С. 112}нибудь внешнее, он считает необходимым совершенно во все наше, правое или какое другое, тайком подливать собственный мрак, и ужасным, и неутомимым является врагом.

Так что, “внемли себе”! Он точно знает, о христианин, ибо он дух бесплотный (noerÒn), от какой отпал он славы. Знает он, о добрейший, к какой славе и благодати восходят любящие Иисуса и прилежащие освящению и, как следует, высокочтимым заповедям Господа. И потому завидует он премного и, сам погибший и не тешащийся спасением, страшным врагом является для всего нашего, будучи и нам в погибель: таково ведь свойство завистников.

Итак, “внемли себе”! Не в радость мудрым эта нынешняя жизнь, ибо она временна. Более любезна им грядущая, во Христе Иисусе, ибо сладка и вечна. Просто смерть тела не может устрашить [их], поскольку, без сомнения, смерть праведников ничуть не есть тление, но переход от смертного и подверженного страстям тела к нетленному и бесстрастному, или, чтобы сказать яснее, преложение и переход от жизни, подобной праху, к жизни солнцеподобной, чудесной и вечной. Только отпадение от должного, грех, считают [они] опасным, ибо есть он по справедливости наигорчайшее отдаление от Бога и духовная смерть.

Так “внемли” же “себе” с трезвением и молитвой. Призывай Бога-Спасителя, Иисуса Христа, Сына Божьего, не пренебрегшего стать как мы человеком ради нас, кроме греха, чтобы безгрешный естественно и нас избавил от греха, и, таким образом, отвратив от мрака страстей, перевел и переставил человеколюбиво к свету истинному[39] и жизни сверхрадостной. Так молись же Ему в трезвении и призывай Его в помощь и заступление души твоей[40], ибо противник наш, диавол (1 Петр. 5, 8), более сильной природы, чем наша. Поэтому и утверждает божественный Давид: “Если Господь не созиждет дом и не сохранит град, всуе трудились строящие и бодрствовали стерегущие” (Пс. 126, 1).

8. О молитве и делании

Посему следует призывать Господа нашего Иисуса Христа в помощь с расположением и усердием. Не следует совершенно пренебрегать деланием, так как, якобы, молитвой [только] отгоняется противник; это не так, ибо Бог /букв. Божество/ не имеет обыкновения так полагаю{С. 113}щим подавать помощь. Но, с другой стороны, нельзя и деятельному и всячески во внимании и трезвости воинствующему впадать в другую крайность и, дерзая в делании, скоро переставать заботиться о молитве. Менее всего надлежит так делать, ибо весьма разумно заповедует Священное Слово: “Бодрствуйте и молитесь” (Мф. 26, 41). Да и немощны мы без сильной поддержки, сколь бы не были мы вооружены для противодействия злокозненной (kakoscÒlou) фаланги демонов: ведь не потому только, что дружно (ÐmÒse) нападают на каждого из нас в отдельности многие демоны, но и потому, что, поскольку являются они духами бестелесной природы, изначально они нас сильнее, а если даже и случится одному [из них вступить в единоборство] с одним из нас, сущих во плоти, каждый из них сможет осуществить свой злой умысел и нападение. Потому желающему блюсти должное потребно прилежно творить чистые, насколько возможно, молитвы и литании, то есть, вообще, бодрствовать и молиться (Мф. 26, 41), как сказано, чтобы отсюда воин Христов[41] вооружался, и затем, как следствие, вместе с собственным Архистратигом и Царем смертельно поразил или нанес немалый урон мысленному Голиафу и всему всескверному темному воинству при помощи и вдохновении необоримой мощи истинного Иисуса душ наших, прообразом которого являлся Иисус Навин[42], ведший древле народ божий с лучшим воинством из Израиля в землю, прообразовывавшую обетование.

9. Об [исходящей] от священного безмолвия просвещающей благодати и созерцании

Итак, следует бороться таким образом и жить бдением и молитвой до тех пор, пока через неослабное их усердие в безмолвии сердце наше не сложит с себя в порыве к благодати покров страстей и не явится в последний момент (Ôyimon)[43], словно прорвавшись к нам, умопостигаемый свет, в котором чудесно восходит исцеление души и освещается светом созерцание в духе и истине[44], как рассказывает нам божественнейший Петр: “Вы, прилагая к сему все старание, покажете в вере {С. 114} вашей добродетель, в добродетели ведение” (2 Петр. 1, 5). Ибо ведение, через добродетель достигши благочестия, наполняет душу умным светом с несказанным ликованием и соделывает ум совершенно боговидным через Дух мудрости и созерцания, когда проблеснет день умопостигаемого и неизреченного Солнца и светозарная звезда взойдет в сердцах наших. И знаем мы ясно, что с нами Бог и, следовательно, можем сказать: “С нами Бог, разумейте, народы, и покоряйтесь <...> Ибо если вновь усилитесь” неким опоясывающим мраком, то “вновь побеждены будете, яко с нами Бог” (Ис. 8, 9—10)[45]. И как поет Давид: “Ты воссел на престоле”, сиречь в сердце моем, “Судия праведный, ты покарал народы”, то есть страстные помыслы, “и погиб нечестивый” (Пс. 9, 5) демон, таковых помыслов причина. “Изнемогут и погибнут пред лицом Твоим, когда возвратится враг мой вспять” (Пс. 9, 4). Ибо поистине нет ничего, что бы врага нашего диавола уничтожило и погубило его против нас приражения, кроме как Бога, явившегося в нас, и лика Его, нами созерцаемого и облиставающего нас божественнейшими лучами в безвидном сиянии. Ведь говорится: “Господь просвещение мое и Спаситель мой: кого убоюсь?” (Пс. 26, 1), а также: “Если и пойду посреди тени смертной, не убоюсь зла, потому что Ты со мной” (Пс. 22, 4). И, конечно, для того, чтобы с ним и в нем пребывал Бог и он созерцал [Его] лик, чтобы мог он ликовать и пребывать в уверенности, молит он Бога: “<Не отвергни> меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Воздай мне радость спасения Твоего и Духом владычественным утверди меня” (Пс. 50, 14).

10. О том, что удостоенным просвещающей благодати нужно всегда с усердием стремиться к созерцанию Бога

[Говоря] проще и короче, и он [Давид], и все другие боговдохновенные пророки всегда почти были погружены в созерцание Бога и славы лика Его и вкушали от благодати их как боговидные и на самом деле человеколюбивые и весьма много советовавшие и призывавшие всех других к подобному же делу, а именно к усердию к Богу посредством умного предстояния, мудрости, [являемой] от всего сущего, и созерца{С. 115}ния, из которых просиявает согласно созерцающей душе подобный умному свет, посредством которого открываются врата божественной любви (¢g£phj), которая есть страсть, похвальная и высочайшая из всего сотворенного для нас Богом и в высшей степени блаженная. Ибо, где божественная любовь (œrwj), там уже появилось божественное сияние; сияние же есть обретение мудрого покоя и плод умиротворения.

Посему надлежит попытаться принять в безмолвии светоносные лучи божественной красоты по священному совету богоносцев и пророков, а скорее, по [изреченному] через пророков увещанию Бога Вседержителя, а подчас и порицанию за нерадение к сему, как, например, через Исаию: “Оставили Меня, источник жизни” (Иер. 2, 13), а также: “Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает Меня и народ Меня не разумеет” (Ис. 1, 3). Также еще: “Солгал Мне и не помянул Меня и не принял Меня ни в разум свой, ни в сердце свое; и Я, увидев тебя, презираю” (Ис. 57, 11). И через Осию: “Меня забыли” (Ос. 2, 15 LXX, слав. 2, 13), и далее: “Обручу тебя в правде и <...> вере, и узнаешь Господа” (Ос. 2, 21—22 LXX, слав. 2, 19—21), а также: “Ты отверг ведение, и Я отвергну тебя от священнодействия предо Мною” (Ос. 4, 6), и: “Горе им, трусливым, что отдалились от Меня” (Ос. 7, 13); и опять же через Иеремию увещает он никого ничем не хвалиться, но всякому, кто хвалится, хвалиться единственно “тем, что разумеет и знает Меня, что Я — Господь” (Иер. 9, 24). И через Давида: “Помедлите /успокойтесь/ и познайте, что Я — Бог” (Пс. 45, 11). Опять-таки, среди тех же самых пророков один предпочитает познание Бога всесожжению[46] и восклицает, что “забыл Израиль Создателя своего” (Ос. 8, 14), а другой говорит, что “переходят от одного зла к другому и Бога не знают” (Иер. 9, 3). И снова: “Не захотели знать Бога” (Иер. 9, 6). Порой охватывает их ревность наставлять неразумных со словами: “Просветите себе свет ведения” (Ос. 10, 12); и [слова] Давида: “Взыщите Господа и утвердитесь, взыщите лица Его всегда” (Пс. 104, 4), “приступите к Нему и просветитесь, и лица ваши не постыдятся” (Пс. 33, 6), и продолжает он: “Я познал, что велик Господь” (Пс. 134, 5), и: “Дивно ведение Твое для меня, — выше сил моих [постигнуть] его!” (Пс. 138, 6), и исповедуется Богу в том, что “буду насыщаться в узрении славы Твоей” (Пс. 16, 15) и что “возвеселюсь и возрадуюсь в Тебе” (Пс. 9, 3), и {С. 116} возвещает созерцающим божественное и духовное опьянение от тучности дома Господня (Пс. 35, 9), чтобы ведали, по всей вероятности, способные к созерцанию и, тем самым, более побуждались [узнать], что же должны, очевидно, испытывать созерцающие Того, тучность чьего дома обыкновенно сообщает созерцателям божественное и духовное опьянение.

А если таков дом, то что же должно думать о хозяине его? Каким исступлением (bakce…aj) не исполнилась бы естественно душа, пристально, насколько возможно, на него взирающая? Посему же и утверждает священный Павел, что “наше жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя Господа Нашего Иисуса” (Флп. 3, 20), не мысля притом о земном[47], но о небесном, во Христе Иисусе. И заповедует Он нам помышлять о горнем[48], “где Христос сидит одесную Бога” (Кол. 3, 1), и возвышает мысль слушающих, говоря: “Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Бога, держит все словом уст своих” (Евр. 1, 3), и еще: “Который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари, ибо им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, — все Им и для Него создано, и Он есть прежде всего, и все Им стоит, и Он есть глава тела Церкви” (Кол. 1, 15—18) и другое подобное излагает [Апостол], указывая на то, что видимое временно, а невидимое вечно, и предуготовляет все для убеждения слушающего, чтобы тот стремился к незримому, и представлял себе его подобающе, и устремлялся к нему со всем рвением, и навечно к нему пригвождался.

11. Благо, истекающее от созерцания Бога

Блаженный Давид обещает некую божественную жизнь, как видно, полностью в душе таинственно зарождающуюся, а поскольку сам пророк первым испытал этот опыт, то говорит он созерцающим Бога: “Ищите Господа, и оживет душа ваша” (Пс. 68, 33), что совершенно сходно со сказанным Господом: “Сия есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа” (Ин. 17, 3), — и продолжает об этом, говоря под{С. 117}линно внемлющим: “Я и Отец — одно” (Ин. 10, 30), затем: “Пребудьте во Мне, а Я в вас” (Ин. 15, 4), и, указывая на, так сказать, плодотворность духовной жизни, что она есть божественное ведение, говорит так: “Ибо Я живу, и вы будете жить. В тот день, — ясно, что [речь идет о] духовной жизни, — узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас” (Ин. 14, 19—20). Далее же, приоткрывая, сколь велико [дарование] созерцать и познавать Бога, насколько возможно, говорит: “Духа святого, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет” (Ин. 14, 17). И еще: “Отче праведный! И мир Тебя не познал, а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им имя Твое и открою” (Ин. 17, 25—26). Для чего? “Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них” (Ин. 17, 26). И взывает за нас самих к Отцу, говоря: “Отче! Которых Ты дал мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которою Ты дал Мне” (Ин. 17, 24). И ничуть не напрасно так просит Он об этом Отца, поскольку Он есть Бог и Слово Божье, истинное само по себе и познающее и указующее то, что действительно является истиной, а именно, что из Духа исходит божественная премирная жизнь, из нее — ведение Бога и осияние, а из них — обитание [в нас] Бога.

Посему за исполнение заповедей Его обещает Он явить Себя[49] повинующемуся, за это же [обещает] вселиться в него и ходить в нем[50], ибо тем, кому Он являет Свою божественность, в тех, как говорится, Он и поселяется. Отсюда и говорит Давид, что “вечно возрадуются они, и Ты вселишься в них, и похвалятся Тобою любящие имя Твое” (Пс. 5, 12).

12. О божественной любви, дочери созерцания

Никто иной не любит имя Божье, кроме тех, кто как-либо созерцает Бога, ибо из видения и познавания некоторым образом состоит по природе своей любовь, к коей востекший чрез благодать от духовной жизни соответственно достигает вершины благ и соединения деятельности и созерцания, в котором[51] благо и истина суть произведения ума, вполне наделенного мудростью.

{С. 118} Ведь любовь — как бы духовное противоядие: всякий испивший ее подобным же образом извергает ядовитую грязь страстного полнокровия (tÁj ™mpaqoàj plhqèraj). Любовь есть признак ученического следования Иисусу, и объявший ее согласно духовному дару и вселению <Духа> посредством веры, основанной на безмолвии в созерцании божественной красы, достигнет целого хора добродетелей, станет наследником Бога и сонаследником Христа, возымеет неизменную и непритворную любовь к ближнему и будет совершенно свободен от прегрешения, единственный через деяние и созерцание прилепившийся ко все превышающему Богу, скорее же, имеющий в себе Бога и сам пребывающий в Боге. Ведь любовь есть величайший дар Отца, подаваемый через Сына во Святом Духе тем, кто должным образом исступленно (™kqÚmwj) взыскует Бога, как сказано, то есть тем, кто во всех обстоятельствах (kat¦ t¦ gignÒmena) прилежен в деятельности и созерцании: “И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет” (Ин. 17, 26).

13. [О том], что испытывающий божественную любовь несет обитающего в нем самом Бога

Поистине совершенно ясно становится, что невозможно, пожалуй, чтобы была кому-либо присуща любовь прежде, чем им будет познано через Божественное Слово имя Бога. Тогда же, когда, действуя по благочестию, взойдем мы к состоянию созерцания и возымеем святое познание Бога и сияние по несказанной благодати, действительно будем обладать божественной любовью и, как следствие, вселится в нас Божественное Слово, любовь же, пожалуй, и есть сам Бог. Так оно, по всей видимости, и есть, ибо “Бог, — как сказано, — есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем” (1 Ин. 4, 16). Посему и согрешить вряд ли возможно обретшему любовь, ибо семя Господне пребывает в нем, и любовь (œrwj) к Богу владеет душой его, и не способен он согрешить. Ибо “любовь не мыслит зла” (1 Кор. 13, 5) и уж тем более далека от того, чтобы творить его. “Все покрывает, все переносит, не ищет своего, не завидует, не гордится, не превозносится, не бесчинствует” (1 Кор. 13, 7. 4). “Не бесчинствует” значит пребывает вне греха, ибо грешить и есть по истине бесчинствовать. И еще более ясно говорит он: “Любовь никогда не перестает” (1 Кор. 13, 8). И это конечно [сказано] правильно и подобающе, ибо насколько {С. 119} в ком пребывает любовь, в том пребывает Бог, а в ком пребывает Бог, пребывает и свет, ибо Бог есть также и свет[52], а там, где свет, там, конечно, исчезает тьма, ибо нет ничего общего между тьмой и светом[53] (тьма же соответственно является грехом), и, стало быть, грех отсутствует в том, в ком есть любовь. Потому-то, как указывают священный Павел и божественный Иоанн, а особенно сам Господь, ни одно из благ наших не является ни крепким, ни надежным без любви.

14. О благах, следующих из божественной любви

Когда присутствует в душе любовь, не только исчезает и обращается в бегство весь рой страстей, но и процветает, как сказано, любовь к ближнему, боголюбезное смиренномудрие, умиротворение, добросердечие и великодушие, особенно же вера, надежда, радость, а вкратце сказать — вручаются душе плоды Духа. И все три части ее[54] от преизбытка <даров> должным образом исцеляются: оставляет она гнев и успокаивается от привнесения добродушия и любовной радости, а вожделение переходит в жажду и стремление к прекраснейшему блеску ослепительного сияния божественных красот в созерцании Того, Кто первый поистине желанен, Кто неизмеримо превосходит все благое и желанное, поскольку от Него, через Него и в Нем все благое, прекрасное и желанное. Рассуждающее же начало благодаря любовному единению с тем, что и является по преимуществу мудростью, неустойчивое и несмышленое в созерцании Бога, в любовном восхождении и соединении, умудряя ум, исцеляется тем самым в рассудке. Благодаря этому ум чудесным образом совершает для себя некий божественный круг, ибо всеблаженная любовь, просиявающая из созерцания Бога, усиливает созерцание Бога и таким образом также расширяет его, сама как бы порождаемая созерцанием и его, в свою очередь, порождающая. Ибо, пригвождая ум вместе с ведением к Богу, приуготовляет его как к видению откровений многих несказанных созерцаний и таинств, так и к обоживанию, посредством чего, со своей стороны, еще большей становится любовь, все время порождая и порождаясь у Бога, беспредельного и вечного, и, таким образом, установив причастного ей в достоинстве ангелов (раз именно они постоянно созерцают лик Отца нашего {С. 120} Небесного[55], как сказал Господь), из чего следует для облиставаемых божественными лучами разумная необходимость духовно и прилично питаться любовью (œrwti) в неостановимом по своему порыву обращении к Богу и красоте Его великой, присносиятельной и блаженной.

15. Пространное изложение о божественной любви с начала до конца

Не худшим, пожалуй, и ничуть не излишним покажется подробнее сказать о любви, ибо она царица всех добродетелей. Посему, если кто укажет ее происхождение, тот сможет указать и чего достигает она, чтобы превзойти себя в совершенстве. Ибо не только приятным удовольствием для души является упоминание и рассказ о ней [любви], но и, в чем я уверен, освящением. Ведь в том, кто, так сказать, несет ее в лоне своем, соединяется душевная простота со смиренномудрием; [пребывающая] же в безмолвии вера порождает [ее], а беспристрастие вскармливает и без труда увеличивает вечный поток слез; открытость сердца утверждает ее и укрепляет духовным огнем. Совершенствует же ее единение в созерцании Бога и просвещение.

Поэтому нетверд [бывает человек], и некоторым образом недостает ему чистого сердца, поистине мало способного к колебанию, пока ум его не будет поглощен сколько-нибудь в простом и единящем созерцании Бога. Ибо так же, как естественно следует за плотским чувством порыв и стремление к чувственным предметам (разумеется, что не могло бы возникнуть желания к чему-либо, вовсе не виданному или не познанному так или иначе), таким же образом, хотя любовь есть предмет духовный и по природе сообщница уму в умопостижении, однако даже несмотря на это нелегко убедить [человека] в любви, которую он узрел лишь каким-то душевным чувством, но еще не духовным. Но даже если кажется, что достиг он любви, поистине весьма слаба и немощна его любовь, как будто лишь по слуху и издали, не видя, но лишь по простой чувственной страсти, свойственной чувственному, устремился он [к ней]. Ведь стремление его неясно и, так сказать, удоборассеиваемо пред достижением чувственного, ибо всякое вожделение чего-либо чувственного происходит через чувство, а не через что другое; и всякая любовь к умопостигаемому посредством созерцания и {С. 121} предводительства ума равно направлена на умопостигаемое. И если бы не стал ум при подобающем предводительстве проводником[56] любви, то не только нелепой и темной, но и вовсе никакой справедливо было бы назвать такую любовь, а скорее, что даже и призраком любви, а если <все-таки> любовью, то какой-то несовершенной и немощной.

Ибо как новорожденный младенец, хотя и человек по природе, не может, пожалуй, называться просто человеком по несовершенству своему; также — и даже в гораздо большей степени — состояние беспристрастности может привести в движение расположенность к любви и все то, о чем я только что сказал, но при этом нечто неустойчивое по природе заложено в душе, так что часто она из-за ничтожных причин переменяется, прежде чем достигнет посредством умного света созерцания в Боге и возможного [с Ним] единения. Тогда обретет ум в любви, я бы сказал, крепкие корни, и равно любовь могла бы достигнуть, насколько дано ей, совершенства, когда и созерцающий божественную красоту озарится божественными лучами или, насколько можно выразить словами, просияет, видя сущее на самом деле иначе, нежели прежде, и себя самого мысля другим ведением. И обо всем сродственном и о всякой твари будет иметь он проясненное суждение, которого прежде не имел, до того как узрел Творца всякой твари в светлейших сияниях созерцаний.

16. <Заключение>

Каждый из богомудрых [мужей] превосходно знает это всеобъемлющее, простое и безвидное, таинственное созерцание Бога и главу самой любви, кормилицы ангелов и духовного утешения, явное знамение жительства Бога в [нашей] душе, искоренительницы (™krizwtr…aj) всяческих страстей, насаждающей (futeutr…aj) всяческие добродетели, охранительницы и усовершительницы всех человеческих благ и доброт, всяческое восхваление которой бессильно, ибо Бог есть любовь[57].

Святые и боговодимые [мужи] весьма хорошо познали, как сказано, созерцание ее, сотворив ее безупречным оком всех своих деяний, угодных Богу, и делали попечение о ней целью всех своих устремлений в безмолвии — очевидно, что не без Духа, двигавшего их сердечно и {С. 122} сущностно (™nupost£twj) ясным духовным восприятием (a„sq»sei ™narge‹ noer´). Ибо до действия Духа (™nerge…aj pneumatikÁj) совершенно ненадежно напрягать ум в созерцании, чтобы не учинил нам сатана, стремясь ввести нас в заблуждение, вместо света мрак, а вместо спасения гибель. Ибо всему свой срок {ср. Еклл. 3, 1}, и добродетель (tÕ kalÒn), которая не смотрит на сроки, многих погубила. Пусть Бог, изобильный податель благ, воздаст нам должное по своей благодати. <Аминь>.